«Снимки со Сталиным госбезопасность изымала»

Фото: из арховов М. Л. Яблонского

За что судили советского фотокора Леонида Яблонского, первым рассказавшего о «Молодой гвардии» и Аджимушкайских каменоломнях

Дмитрий Смирнов

25 июня, 2014 16:57

8 мин

С недавних пор на доме № 5 улицы Горького в Симферополе висит мемориальная доска в честь крымского фотокорреспондента Леонида Яблонского. Фотографии, сделанные им во время Великой Отечественной войны — из тех, что стали символами эпохи. «Багеровский ров» с расстрелянными жителями Керчи, «Большая тройка», запечатлевшая Сталина, Черчилля и Рузвельта в Ялте — хрестоматийные снимки, перепечатанные в свое время в прессе всего мира. Он первым сделал репортаж о подпольной группе «Молодая гвардия», первым изучил трагедию Аджимушкайских каменоломен. Послевоенные годы — классика фоторепортажей, в качестве корреспондента ТАСС он бывал при всех знаковых для Крыма событиях. «Русской планете» удалось пообщаться с сыном Леонида, Марком Яблонским (в прошлом — профессиональным фотографом, ныне — пенсионером, живущим в южнобережном Форосе, где он учит детей мастерить сувениры из дерева).

– Отец родился в Херсоне, в 1914 году, — говорит Марк Леонидович. — Там у моего деда была фотостудия, состоятельно жили. Отец с детства к фотографии приобщился, да и я династию продолжил. Правда, мой 14-летний сын к этому делу равнодушен. Неактуально, говорит. Хочет в медицину идти.

Однажды маленький Леня Яблонский, гуляя на улице, поранил ногу и заработал заражение крови, перешедшее в туберкулез позвоночника.

– Тогда такое лечили только в Евпатории, грязями, теплым песком, поэтому семья решила ехать в Крым, — рассказывает Марк Леонидович. — Правда, не в Евпаторию, где не было работы, а в Симферополь, где дед устроился фотографом в драмтеатр на улице Пушкина. Врачи четыре года с отцом занимались, но кожаный корсет из-за проблем с позвоночником папа до конца жизни носил.

Окончив школу, Леонид устроился в газету железнодорожников «Сталинский путь», а перед войной был на курсах Телеграфного агентства Советского Союза (ТАСС).

– Когда война началась, мог на фронт не идти по болезни, — рассказывает Марк Яблонский. — Но пошел добровольцем, корреспондентом газеты «Сын Отечества» 51-й армии. Поэтому семья, как семья офицера — ему звание старшего лейтенанта присвоили — подлежала эвакуации. Если б не вывезли, наверное, на Феодосийском шоссе оказались, куда евреев немцы расстреливать возили.

Впрочем, со зверствами оккупантов вскоре пришлось столкнуться.

– То, что он снял в Багерово в начале 1942 года, когда Керчь ненадолго освободили, до сих пор шокирует, — говорит Марк Леонидович. — Тысячи расстрелянных тел, куда ни глянь — все в крови и мозгах. Один из снимков, где виден отрезок рва, полного запорошенных снегом тел, а на переднем плане мертвая маленькая девочка, был опубликован многими газетами. Его, знаю, впоследствии рассматривали в ряду наиболее убедительных доказательств в пользу открытия второго фронта во время конференции глав государств-антифашистов в Терегане 1943-го года.

Дальше путь Леонида Яблонского шел через Кубань, Ростов и Сталинград, где ему довелось снимать бои самого жестокого сражения Второй мировой войны. Там же он чуть не стал жертвой советской контрразведки.

– Под Сталинградом случай был, — рассказывает Марк Яблонский. — Поехал папа как-то получать спирт, чтобы фотопленки сушить — такая технология была. Приехал, водителя оставил в машине и ушел договариваться за спирт. Когда вернулся — водитель убитый лежит. Оказывается, шли контрразведчики, проверили документы, что-то не в порядке оказалось, и тотчас расстреляли как шпиона.

В конце войны Яблонского вернули в Крым, где ему удалось стать единственным крымским фотографом, допущенным к съемке участников Ялтинской конференции Сталина, Черчилля, Рузвельта в начале 1945 года.

– Ни оригинала, ни негатива этой фотографии в архиве не осталось, — говорит Марк Леонидович. — Все пленки и даже плохо напечатанные снимки со Сталиным госбезопасность изымала. Кстати в Ялте, папа, наконец, ощутил: война заканчивается, семья будет в безопасности. Доказательством ощущения стало мое рождение ровно через девять месяцев.

После войны Леонид работал в газете «Крымская правда», а с 1947-го был корреспондентом ТАСС.

– Жили мы на улице Ушинского, в квартире с лепниной, высокими потолками, — вспоминает Марк Леонидович. — Корреспондент ТАСС был фигурой заметной в Крыму, снимки брали в крупнейшие издания страны. Казалось, что его все любили и уважали. Но после ареста по обвинению в антисоветской пропаганде и террористических настроениях все резко оборвалось.

Причиной ареста стала беседа в кампании, когда фотограф обмолвился не слишком уважительно о Сталине и дал повод доносчику — агенту госбезопасности.

– С этого момента я, собственно, и помню свою жизнь, — говорит Марк Яблонский. — Февраль 51-го года, большая комната, круглый стол, семья встревожена. Отец уходит к следователю, а после обеда появляются люди с обыском. Фотоаппараты забрали, снимки, награды, пленки. Расследовали так называемое дело врачей, частью которого было и дело Яблонского, оказавшегося в одной террористической группе с крымской партийной верхушкой. Присудили восемь лет, но просидел меньше пяти — Сталин умер.

Впоследствии семья узнала, что донес один из симферопольских художников.

– Отец не стал мстить. Только однажды, когда на улице этого человека встретил, это при мне, кстати, произошло, то ударил перчатками по лицу, — хмурится Марк Леонидович.

Освободившегося фотокорреспондента не сразу, но реабилитировали, восстановили на работе.

– Из машины он не вылезал, постоянно куда-то мотался, — продолжает Марк Яблонский. — Дороги прокладывают, рыбаки вернулись, завод открывается, сезон начинается, посевная идет… каждый день в гуще событий. Долгие годы весь Советский Союз видел Крым его глазами.

Кроме сотрудничества с прессой Яблонский издавал фотоальбомы на крымскую тематику. Одной из последних работ стали иллюстрации для оформления симферопольского Музея троллейбуса.

– Отца не стало в 1987 году, — говорит Марк Леонидович. — В последние сутки он рассказывал о лагерной жизни, особенно про ликвидацию перенаселения. Когда зэков в бараке скапливалось слишком много, всех выводили на лед озера под охраной и держали там несколько суток. Те, кто замерзал, оставались на льду. Их не убирали. Лед по весне ломался, и они просто тонули в озере.

Людмила Хорошилова, почетный председатель Союза журналистов Крыма:

– Я познакомилась с Леонидом Исааковичем в середине 70-х. Сразу, помню, поразил не столько профессионализмом, хотя работал и с умом, и с душой, сколько своим азартом, куражом. Всегда приветливый, выбритый, любил со вкусом одеваться, хорошо выглядеть. Вокруг, где бы ни оказывался, всегда собирался народ, всех как к магниту тянуло. Он из тех людей, которые оставили в Крыму по-настоящему хороший след.

Борис Румшицкий, доктор математических наук:

– Ему порой невероятно везло, он чувствовал, выражаясь современным языком, где сенсация. Когда освободили, например, город Краснодон в Луганской области, Леня выпросил у командира отпуск и отправился туда, практически наобум. И нашел в гестаповских подвалах предсмертные надписи на стенах, затем попал в шахту, откуда доставали убитых подростков, стал выяснять, кто такие — Олег Кошевой, Люба Шевцова, Ульяна Громова… И собрал материал для очерка о подпольщиках, который стал базой романа Фадеева «Молодая гвардия». Если бы не такая журналистская удача, кто знает — услышали бы мы вообще о молодогвардейцах?

Кристина Караманова, дочь композитора Алемдара Караманова, автора музыки Гимна Крыма:

– В послевоенные годы Яблонский смог узнать страшную правду о трагедии Аджимушкайских каменоломен и рассказывал факты, о которых тогда знали лишь единицы. Не было бы интереса к Аджимушкаю, когда многие следы и свидетели были еще доступны — почти ничего и не знали бы люди об этой истории. И, конечно, не появилась бы оратория «Аджимушкай», на создание которой Леонид Яблонский вдохновил моего отца.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе