Новости – Общество
Общество
«После интерната можно на войну посылать»
Дети-сироты в социальном общежитии в Симферополе. Фото: Анна Ветвицкая
Симферопольские дети-сироты — о том, как они живут после интерната
18 декабря, 2014 22:50
11 мин
Начало самостоятельной жизни для детей, лишенных родителей, наступает сразу после окончания интерната. Они выходят из этого учреждения, по сути, без ничего. Все, что получают дети-сироты в этот момент — это одноразовую помощь 4 700 рублей на первое время и папку со своим личным делом, где указано, где ты родился и был прописан. Чаще всего у них нет близких, кроме родителей-алкоголиков, если они еще живы и не сели в тюрьму. «Русская планета» поговорила с выпускниками интернатов о том, как складывается их взрослая жизнь.
«Здесь собрались дети из числа бойцов»
Богдана Друк, 22 года, выпускница феодосийского интерната, проживает в социальном общежитии в Симферополе, студентка факультета украинской филологи КФУ:
– Я родилась в Кировограде и оказалась на улице в два года. Отец умер, а мать оставила меня. Я переходила из одного интерната в другой, после чего меня решили взять в семью в Крым, но через год отказались. Так я оказалась в феодосийской школе-интернате, после которой пошла учиться в техникум. Сейчас решила получить высшее образование в КФУ на факультете украинской филологии. Туда было легко поступить, конкурс на бюджетные места был небольшой. Но это не важно, на кого учиться, главное — диплом получить. Мне как сироте стипендия повышенная полагается в десять тысяч рублей, так что это полностью покрывает мои расходы на жизнь.
Те, кто здесь, в общежитии, оказался, это дети из числа бойцов. Они целеустремленные и решительные. Они привыкли ходить по кабинетам чиновников, по судам, юристам и добиваться своих прав. Но большая часть сирот плывут по течению. Обычно говорят, что в интернате — один за всех и все за одного. Но это не так. Каждый сам по себе. И насколько воспитан характер, настолько ты и устоишь. У нас в интернате было очень жестоко: воспитатели били детей, пальцы им отмораживали, гуманитарную помощь отбирали, а если предмет не выучил, то обеда лишали. Все это было, это правда. Большинство с нарушенной психикой оттуда выпускается, девочки даже вены себе вскрывали.
Через несколько месяцев мне придется покинуть общежитие. Я уже пять лет добиваюсь от властей предоставления положенного мне по закону жилья. Но очередь продвигается в прямо противоположную сторону. Все эти годы я сама снимала жилье и параллельно ходила на приемы к мэру и депутатам, чтобы они помогли, но пока безрезультатно. Я знаю одного выпускника интерната, который после восьми лет обивания порогов получил квартиру в аварийном состоянии. А еще есть одна девушка, которая в своем детском доме была помощником воспитателя, потом осталась там работать и ей дали также квартиру в аварийном состоянии. Но они сами за свой счет ее восстанавливали.
«Полагаюсь только на себя»
Адиле Асанова, 19 лет, выпускница симферопольского интерната, проживает в социальном общежитии в Симферополе, студентка факультета крымско-татарской филологии КФУ:
– Я единственная крымская татарка в общежитии. Среди крымских татар не часто встретишь сирот. Обычно наши семьи большие и крепкие — все друг за друга держаться. А у меня отец пропал без вести, а мать в тюрьме. В 11 лет я оказалась в детском доме. Я свой родной язык почти не знаю, выросла среди русскоговорящих. Но я рада, что в детдоме оказалась, а не на улице. Там нас учили быть честными и вести здоровый образ жизни — не пить, не курить. Дали нам базовое образование. А после интерната началась взрослая жизнь: сам решаешь, куда идти, где жить. Мы не были к этому готовы. Я вышла из интерната и не знала, как готовить, стирать, убирать. Всему училась из интернета. Я жила в детском доме на всем готовом, мне было легко. Я думала, что так же будет и после выпуска, но оказалось намного сложней. У меня было полторы тысячи гривен в месяц (порядка 4,5 тыс. рублей, — РП.), которую нужно было распределить на питание, одежду, проезд, косметику. У меня была цель поступить в университет. А сейчас я хочу доучиться. Это не ради профессии, а для себя. Я стремлюсь выучить свой родной язык в совершенстве и обучить ему своих детей. Крымско-татарский язык я понимаю, но говорю плохо.
Со сверстниками в университете лажу хорошо. Хотя дети-сироты в обычной жизни стараются не афишировать свой статус. Сверстники нас не жалеют, а скорее завидуют из-за того, что нам место бесплатное в университете дают и стипендию большую. Но лучше бы мы имели родителей, чем от государства деньги получали. Когда бывает совсем трудно, я не ищу поддержки у государства или соцработников. В лучшем случае — среди близких друзей, а в большинстве своем — полагаюсь только на себя.
«Готова взять любое жилье, даже аварийное и после пожара»
Людмила Чернышева, 23 года, выпускница симферопольского интерната, ждет ребенка, не замужем:
– Я покинула социальное общежитие, как только забеременела. Отец ребенка тоже, как и я — сирота. Я на него особо не рассчитываю. Он уехал на заработки в Москву, но там «кидают» на каждом шагу и не платят за работу, так что от него помощи нет. Сейчас живу со своей сестрой и ее семьей в селе Красновка Симферопольского района.
Своего отца я никогда не знала, а маму помню. Я очень поздно пошла в школу — в десять лет. Мама тяжело трудилась на двух работах. У нее было пятеро детей от разных мужчин, нас нужно было кормить. Финансовое положение было трудным. Когда я училась в четвертом классе, мама отдала меня в интернат. В 2010 году она умерла. Окончив девять классов, я поступила в железнодорожный техникум, чтобы хоть какое-то образование иметь и стипендию получать. Когда учеба закончилась, самостоятельно снимала жилье: оплачивала койку в квартире. В это время продолжала бегать в горисполком, чтобы добиться выделения хоть какой-нибудь жилплощади.
В это время я работала и полностью сама себя обеспечивала. Устроилась продавцом-консультантом в супермаркет. Там я старалась хорошо себя зарекомендовать, как ответственный и серьезный сотрудник, и меня ценили. Я никогда не опаздывала на работу, справлялась со своими обязанностями. Когда нужно было работать с восьми утра до двенадцати ночи, я безропотно работала по 16 часов в день, так как была рада любой работе. Через каждые два часа можно было сделать перекур на пять минут. А на обед можно было выходить три раза за смену на пятнадцать минут. Когда мне нужно было за пенсией сходить или в горисполком, тогда я обед не брала и на пятиминутки не выходила, так как не курю. Тогда у меня набегало время, чтобы по делам съездить.
Сейчас у меня есть небольшая подработка, но это мизер. А еще мой врач говорила, что я получу предродовые деньги на первые расходы. Для меня самое трудное в жизни — это отсутствие своего жилья. Одной семье выжить можно — деньги на еду, одежду и расходы можно найти, но если приходится за жилье платить ежемесячно, то тогда выжить практически невозможно. Я бы взяла любое жилье от государства, в любом состоянии, даже аварийное, после пожара — неважно, я бы все в порядок привела. Только вот никто не дает. А все остальное можно пережить.
«Спали под елками и шубу одну на двоих носили»
Наталья Чуйко, 37 лет, выпускница детского дома семейного типа Горелкиных, замужем, имеет двоих детей:
– Я со своей семьей и другие выпускники детдома Горелкиных и Кожухаровых сейчас проживают в микрорайоне Маршала Жукова, где находятся две пятикомнатные квартиры. Они числятся на балансе города как общежития, но даже не все сотрудники ЖЭКа о них знают. Эти квартиры когда-то получили наши приемные родители. Позже для них построили отдельные дома, а в квартирах остались жить их выпускники со своими семьями. Сейчас нам уже за тридцать, у каждого семья и дети. Но это жилье не в нашей собственности, у нас даже ордера нет. Здесь прописано девятнадцать человек, за всех коммунальные платить нужно, ремонт делать. Иногда кто-то из прописанных здесь выпускников детского дома приезжает со своими детьми и живет какое-то время. Мы им комнату выделяем. Так жить сложно, но ничего другого не остается.
Несмотря на отсутствие своего жилья, мы живем благополучно и счастливо. У нас здоровые красивые дети, порядочные супруги, хорошая работа. Мы даже можем себе позволить и машину купить, и вещи хорошие. Но всего этого добились сами, без какой-либо поддержки.
Пережить наше детство никому не пожелаем. Мы с братом были младшими из десяти детей. У нас какое-то время были нормальные родители. Мама с папой работали в пансионатах и на виноградниках в Судаке. Но в какой-то момент все рухнуло и родители стали сильно пить. А мы были сами себе предоставлены. Помню, мы детьми под елками спали на паках и одну шубу на двоих носили, которую нашли на свалке. Сами себе на жизнь зарабатывали. На набережной искали какие-то объедки, сдавали бутылки, кому-то там за гроши помогали. Выживали как могли. Такая школа жизни помогла нам в будущем устояться.
«Мы — дети особой закалки»
Светлана Гашимова, 36 лет, выпускница детского дома семейного типа Горелкиных, замужем, имеет двоих детей:
– Я вспоминаю тот день, когда меня взяли в семейный дом из керченского интерната. Это было состояние настоящего счастья. Мне было 12 лет. Жизнь в интернате полностью отличается от жизни в доме семейного типа. Ты приезжаешь домой и видишь ванную, кровати отдельные, кушать готовят тут же на кухне. В интернате мы были на всем готовом. Мы даже не знали, что когда сахар в чай кладешь, то его нужно размешивать. Нам ведь всегда уже сладкий чай приносили. Мы не знали, что такое желе и почему оно не течет. В семье нас приучали в ванной мыться, а в интернате мы в баню ходили. Нас учили, что продукты покупать нужно в магазине и готовить на кухне.
Мы не были приспособлены к жизни и не знали элементарных вещей. А вообще дети-сироты особой закалки. Чтобы в интернате выжить, нужно бороться, чтобы тебя не «заклевали». К двенадцати годам мы были готовы к трудностям жизни и проблемам человеческих отношений, так как поведали многое. Мы были мужественные. Нас можно было на войну посылать. Поэтому мы карабкались и пытались добиться чего-то от жизни, и жить, как все нормальные люди. Я помню, в интернате мы залазили на забор, огораживающий нас от остального мира, и смотрели на проходящих мимо детей с родителями. Мы называли их «домашними». Мы были другими, мы никогда не были домашними.
Я в своей родной семье была всегда одна, мать постоянно пила. С четырех лет я заботилась о своей новорожденной сестре: ходила на улицу, на колонку стирать ей подгузники, водила ее в сад, кормила, чем могла. Бывало, на праздник мать приходила с работы (она работала дояркой) и приносила хлеб с колбасой. Я, помню, кусочек всегда под стол бросала, чтобы, когда голодной снова останусь, было что покушать. Иногда я два дня могла не есть — за мной никто не приходил. И когда сестра подросла, я ее в садик стала водить. Мне всегда воспитательница давала кусочек хлеба, когда я сестру приводила. Для меня это радость особая была.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
