«В Крыму стали говорить на российском русском»

Фото: из архива А. Рудякова

Крымский лингвист — о родных языках, «лайках» и мировой войне слов

Анна Ветвицкая

6 апреля, 2015 10:18

9 мин

Доктор филологических наук, профессор Александр Рудяков считает, что в обязательное расписание в школах Крыма нельзя вводить украинский и крымско-татарский языки. Почему не надо этого делать и как крымчанам еще предстоит переучивать русский, ученый рассказал «Русской планете».

– Александр Николаевич, на ваш взгляд, как общественно-политические процессы последнего года в Крыму повлияли на русский язык в республике? И какие основные изменения в русском языке мы наблюдаем сегодня?

– Когда мы оцениваем изменения языка и варьирования в языке, то необходимо понимать, что у языка есть свой долг: он должен дать своему носителю способы выражения мысли для любых ситуаций, которые существуют в реальной жизни. Иначе говоря, какова наша жизнь, таков и наш язык. Очевидно, что кардинальное изменение нашей крымской реальности не могло не найти своего отражения в нашем русском. Став россиянами, мы стали использовать российский русский. Из нашей речевой практики стали уходить фразы, подобные «больной на туберкулез», и многие другие, обусловленные влиянием украинского языка.

Да, наш русский язык был украинизированным. И это закономерно, потому что мы жили в другой стране. Например, возьмем слова, обозначающие деньги. Еще год назад фраза «есть ли деньги?» означала «есть ли гривны?», а сегодня та же фраза говорит о рублях. Раньше под фразой «на севере страны» мы понимали Чернигов или Сумы, а сейчас понимаем Мурманск. И таких новых значений много. В современном мире русский язык перестал быть только языком России, он варьируется в зависимости от того, потребности жителей какой страны в социальном общении он обслуживает. Поскольку жизнь, например, в Латвии, отличается от жизни в России, и русский язык там немного иной. Поэтому, если сегодня говорить о тех процессах, которые характерны для русского языка в Крыму, то это переход от украинского русского к русскому российскому. Он незаметен для массового пользователя, но очень интересен для лингвистики. И это не просто теория. У этого перехода есть четкие практические следствия. Например, знаменитый звук «Г-фрикативный», присущий украинскому языку, в украинском русском стал почти нормой, а в российском русском это ошибка.

– Социальные функции русского языка в Крыму намного расширились, а украинского, наоборот, ограничились. Вы, как руководитель комиссии по образованию Общественной палаты Крыма, выступали против обязательного изучения украинского и крымско-татарского языков в школах республики. С чем это связано?

– Сегодня я и многие мои единомышленники не можем согласиться с мнением, что понятие «государственный язык» предполагает обязательность изучения этого языка в школах. Из этого постулата якобы следует, что в школах Республики Крым должны, помимо русского языка, изучаться как обязательные украинский и крымско-татарский. На самом деле государственный язык — это язык, на котором гражданин может общаться с государством. Я убежден, что крымчане уже слишком долго жили в условиях языкового принуждения, чтобы это принуждение возобновлять. Я — за добровольное изучение языков. Тем более что законы РФ создают для этого все возможности. Я не против того или иного языка, я против провоцирования социального недовольства крымчан.

Еще одна немаловажная деталь, которую, на мой взгляд, нужно обязательно учитывать при написании крымского закона о языках — это понятие «родной язык». Принципиально важно, чтобы в законе было написано так: «Родные языки (в том числе русский)». В этом случае для русского языка могут быть выделены дополнительные часы. Это тем более важно в сегодняшней ситуации, когда разница в российских и украинских учебных планах по русскому языку достигает 400 часов. Мы сейчас прилагаем максимум усилий, чтобы научить наших русистов компенсировать эту «недостачу».

– В связи с развитием блогосферы и социальных сетей нынешнее время стали называть «эпохой лайков и смайликов», когда выражение мнения или эмоций ограничивается нажатием одной кнопки на экране. Письменная речь становится скудной. Это характерно для большинства людей или все-таки больше для молодежи?

– Такая идеальная ситуация для письменной речи, когда журналист, окончивший филологический факультет, записывает слова профессора-филолога, встречается достаточно редко. Сегодня намного больше людей, живущих той жизнью, в которой условия для письменного общения сведены к минимуму. У них нет потребности в письменной речи.

Это, кстати, особенно заметно, когда многие школьники пытаются писать сочинения. Устная речь в нашем быту обслуживает, как правило, простые ситуации, не требующих сложных объяснений. Иногда достаточно и жеста. В том смысле, что есть такие речевые акты, которые можно условно назвать «жестовыми». Мы возвращаемся к нашему древнему доречевому общению, когда наши поведенческие потребности были настолько просты, что они могли быть обслужены жестами. «Лайки» — это из этой сферы. Не нужно объяснять долго: «круто», «вау», «лайк» или «не лайк». Эти короткие реплики — это речевое воплощение жестовости. Здесь язык дает говорящему ровно столько, сколько этот говорящий от него требует.

Кстати, все мои знакомые лингвисты во всех своих высказываниях в интернете пишут удивительно грамотно, ничего не сокращая. Если присутствует какое-то «ваще», то оно обязательно будет взято в кавычки, чтобы подчеркнуть, что это речевая игра, а не следование каким-то привычкам. Потому явление, о котором вы говорите, не столько зависит от возраста, сколько от отношения к образованию, культуре — словом, к тем ценностям, которые сегодня мы продолжаем утрачивать.

– Можно ли говорить, что нынешний язык сильно пострадал от этого?

– Всегда есть соблазн посетовать на современную ситуацию, из-за которой в очередной раз — якобы — гибнет русский язык. На мой взгляд, это неверно. Сколько себя помню, все время что-то угрожает русскому языку. То Петр I ввел много заимствований. То в наше время боялись, что русский погубят иностранные заимствования «компьютер», «брифинг», «менеджер», но ничего страшного не произошло. Русский язык остался великим и могучим.

Язык — очень мудрое образование, он заимствует или творит только то, что действительно нужно носителям языка. Я убежден, что, когда в далеком будущем на земле останется, может быть, десяток языков, которые будут обслуживать социальные потребности населения нашей планеты, одним из них обязательно будет русский. Я совершенно уверен, что планетарная славянская ветвь сохранит себя в русском языке.

– Ритм жизни и общения заставляет все меньше обращать внимание на ошибки. Действительно ли писать неграмотно сейчас не стыдно?

– Конечно, сейчас скорость нашей жизни стала больше. Сегодня человек, открывающий страничку в интернете, получает за одну минуту больше информации, чем наш предок получал за всю свою жизнь. И многие процессы идут гораздо быстрее. В том числе и языковые. Но что касается безграмотности, то есть такое понятие, как система ценностей. Проблема в том, что в нашей сегодняшней системе ценностей правильность, литературность языка, на котором мы говорим, не слишком высока. Это объясняет, почему часть носителей русского совсем не беспокоит то, как они говорят или пишут. Вот почему «Пигмалион» Бернарда Шоу — это классика, а образ лондонской цветочницы Элизы Дулиттл всегда актуален.

– Как бы вы оценили сегодняшний язык телевизионных новостей и печатных изданий?

– Он очень разный. У разных изданий отношение к ценности нормированной литературной речи часто диаметрально разное. По моим наблюдениям, в федеральных печатных и интернет-изданиях опечатка или ошибка — это редкость. Региональные крымские СМИ в этом отношении, деликатно говоря, не всегда безупречны. Здесь решающее значение имеет уровень квалификации журналиста и редактора.

– Вы могли бы назвать примеры типичного языкового манипулирования, которые вы наблюдаете, в условиях информационной войны между Россией и Западом?

– Когда-то я занимался исследованием значений слов, и долго не мог понять, каким именно признаком различаются слова «главарь» и «вожак». Тогда шла война в Афганистане, и в одной газете, которая публиковала переведенные статьи из зарубежной прессы, на одной странице были опубликованы две статьи: одна наша с заголовком «Главари афганских банд», а рядом — статья «Вожаки афганских повстанцев». В чем разница? В том, что главарь — это тот, кто «против нас», а вожак — «за нас». Когда начинаются такие трагические события, как на Украине, то подобная лексика активизируется. Язык дает нам возможность обозначить «наших» и «не наших» с помощью таких слов, как разведчик/шпион, умысел/замысел. И в этом смысле политическая ситуация влияет на словарный состав языка.

Где-то я прочитал фразу: «Скажи, чей Крым, и я скажу, кто ты». И действительно, крымчане говорят об освобождении нашего полуострова, а люди противоположных взглядов именуют это «аннексией». Нужно четко осознавать, где твое «наше», и тогда не будет вопросов, кого именовать главарями, а кого — лидерами.

– Получается, сегодня мы повсеместно видим, что негативно окрашенные слова влияют на наше восприятие ситуации украино-российских отношений? Как можно охарактеризовать это явление?

– Знаете, не стоит быть прекраснодушными. Мы частенько мифологизируем не до конца понятные нам вещи. Один из таких мифов гласит, что язык — это «просто» средство общения. На самом деле язык — это оружие влияния на человека. Когда идут военные действия, используются все способы воздействия на оппонента. В том числе и языковые. Думаю, что этот этап нашей истории не может быть долгим. Я хорошо помню, что сказал по этому поводу Владимир Путин, вспомнив Германию и Францию, которые воевали между собой очень долго, а сегодня живут в мире и партнерстве.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе